«Время жестокое, время милосердное…» – так назвал книгу, посвященную 75-летию Ишимбая и 70-летию Великой Победы, председатель совета ветеранов НГДУ «Ишимбайнефть» Расуль Гумеров.

На примере своей семьи, родных и близких бывший инженер-нефтяник рассказал в ней, как жили и трудились в тылу те, кто помогал приблизить разгром врага на фронтах Великой Отечественной войны. Сегодня мы публикуем наиболее яркие фрагменты из книги нашего земляка – отличника нефтяной промышленности и ветерана труда.

... 22 августа 1941 года отец со своим старшим братом Мутагаром и еще с четырьмя односельчанами были призваны на фронт. В семье нас осталось четверо – мать Сахибъямал Лутфулловна, старший брат Рафик, младшая сестра Фаурия и я. Мне исполнилось тогда четыре года и 10 месяцев. В сентябре мы получили письмо с фронта. Отец писал, что Мутагар погиб, и его похоронили на берегу Волхова недалеко от Ленинграда. 24 января того же года папа сообщил, что выздоровел после ранения, ждет выписки и отправки на фронт. А в 1943-м мы получили официальное уведомление, что он пропал без вести.

Жизнь без отца, нашего главного кормильца, была трудной. Мать постоянно пропадала на работе. Мы зачастую ложились спать и просыпались не видя ее. Лишь изредка удавалось маме забежать домой днем, проведать нас.

С 1940 года поселок Смакай вошел в состав города Ишимбая. Тогда же были организованы промартели: в Смакае – «Тайрук», в Юрматах – «Башкурдистан», в Термень-Елге – «Термень-Елга», Кусяпкулово – «Кусяпкул», Буранчино – «Усь Каин», Старом Ишимбае – «Алга». В военное время они должны были обеспечивать нефтяников гужевым транспортом, заготавливать корма для общественного скота, выращивать хлеб, овощи... Источником пропитания для семьи в эти труднейшие годы стала зарплата матери за труд в артели, живность во дворе и денежная выплата за отца.

Сколько помню себя, мама трудилась всегда: на сенокосе и лесоповале, в поле, на алебастровом карьере, производстве саманных кирпичей. Зимой вязала и продавала пуховые шали, из старого тряпья по заказу ткала половики и покрывала на нары.

В магазине хлеб выдавали по карточкам. Маме как рабочей полагалось 500 граммов в день, нам, иждивенцам, – по 250. Но и эти крохи доставались с большим трудом. Приходилось часами выстаивать в изматывающих очередях. Но именно этот хлеб спас от голода и смерти не одного смакайца. Летом для населения организовывали пункт общепита – разворачивали полевую кухню военного образца.

Безмерно помогла и наша землица. Именно тогда я понял, почему ее называют кормилицей. Мы расширили огород, обрабатывали землю вручную и на конях, сеяли просо, ячмень, сажали картошку. Сеяли, боронили, жали, молотили вручную, палками выколачивали зерно из колосьев, веяли его деревянными лопатами. В обиходе были ступа с пестом, ручная мельница и тому подобный нехитрый инструмент.

Ранней весной выкапывали на огородах прошлогоднюю картошку, ходили в лес за борщевиком, редькой, собирали съедобные травы, коренья, листья. Ели все, чем можно было утолить голод.

Члены артелей организованно заготавливали дрова, сено. Но их не хватало. Помню, как горько стенала мать, что не дотянет скотина до весенней травы. И мы собирали остатки сена и соломы, половы от скирд. Серпом скашивали траву меж кустов и в ямках, заготавливали веточный корм. А по весеннему насту спешили в лес за ильмом.

Заготовка дров начиналась по первому санному пути – в ноябре-декабре. Делянку вырубали коллективно. Вывозили сушняк. Рубка деревьев была строго запрещена – за нарушение лесник отбирал санки, топор, мог и оштрафовать. Мы с братом зимой за дровами запрягали корову: вдвоем тянем ее, а она – сани. Топлива катастрофически не хватало, и мы заготавливали впрок кизяк. Работа эта была трудоемкая, а вот тепла сухие коровьи лепешки давали очень мало.

В школу я пошел в 1943 году, но потом пришлось прервать учебу, и вернулся к учебникам только в 44-м. За три года одолел четыре класса. Детей в школе было много, за партами сидели по трое, а преподавали нам только две учительницы – Гайникамал Шангареева и Хадия Юсупова. Занимались в двух комнатах – классах, которые отапливали дровами. Тем, кто не посещал занятия, хлебную карточку не выдавали, поэтому с нами учились и переростки 1932-1933 годов рождения. В конце войны вернулись с фронта учителя Гарифулла Тагиров и Киям Хусаинов. Но корпеть за книгами нашему поколению особо не пришлось.

Весть о Победе я услышал ранним майским утром по дороге в школу. В тот день в Смакае шел мелкий дождь, небо прояснилось лишь к обеду. Особых торжеств не было, но организовали обед на полевой кухне. Мы, мальчишки, вышли на смакайские холмы и играли в лапту. И, конечно, не понимали, что эхо страшной войны еще долго будет звучать в наших израненных сердцах, не раз отзовется в них болью.